Огурцов А.Ю. Русская экспансия в Южной Сибири

Русская экспансия в Южной Сибири

(постановка вопроса)

Сибирь – необъятный бело-зеленый континент за Уральским хребтом, поле для героических подвигов русских переселенцев. Тысячи верст за один исторический миг прошагали они на восток через таежные дебри до берегов Тихого океана. Именно тогда был заложен потенциал будущей великой Российской империи. Но как эта страна, населенная весьма воинственными аборигенами, оказалась в составе России, какие факторы являются главными в процессе присоединения Сибири, какие второстепенными? Ответить на эти вопросы пытаются все новые и новые поколения историков.

До революции 1917 г. подавляющее большинство исследователей безусловно признавали главным военно-насильственный элемент. В роли организатора «завоевания» восточных территорий, естественно, выступало государство, либо самодеятельные вооруженные отряды (1). К такому выводу историков подталкивали вопиющие факты кровавых вооруженных столкновений (между аборигенами и русскими колонистами. Концепция «завоевания» Сибири господствовала в литературе до Великой Отечественной войны. Ей отдал дань патриарх советского сибиреведения С. В. Бахрушин (2). Она прочно укоренилась и в массовом историческом сознании населения СССР.

После войны произошел коренной перелом в отечественной историографии, связанный с работами В.И, Шункова, который взглянул несколько под иным углом зрения на историю сибирской колонизации. Он обнаружил, что огромную роль в освоении (именно освоении!) Сибири сыграли русские крестьяне (3). С тех пор идеи Шункова продолжали кристаллизоваться, пока не отлились в форме пятитомного фундаментального труда под общей редакцией А. П. Окладникова, где второй том был посвящен периоду феодализма (4).

После работ Шункова и официального пятитомника советские историки дружно бросились критиковать идеи своих дореволюционных предшественников, они отреклись от идеологически вредной концепции «завоевания» и (присоединились к новой теории «присоединения» Сибири ;к России, предложенной Шунковым (5).

Некоторые советские исследователи колонизационного процесса за Уралом пошли еще дальше, обнаружив, что это присоединение являлось «преимущественно добровольным» (6). Это был ловко срежиссированный ход развития отечественной историографии. Видимо, необольшевистские идеологи решили с патриотических позиций исторически обосновать существование «дружной семьи» народов СССР, отказавшись от прежних ленинских идей относительно прошлой имперской сущности России.

Между тем, точка зрения Шункова была более осторожной и взвешенной, чем ангажированные заявления его последователей. Некоторые диалектичные мысли Шункова до сих пор существуют исключительно в форме парадоксальных стереотипов, не наполненных реальным содержанием. В первую очередь это замечание относится к его размышлениям о двойственном характере присоединения Сибири. Он даже попытался сформулировать механизм решения сложнейшей задачи (квалификации процесса присоединения в связи с изучением земельных отношений русских переселенцев :и аборигенов, которые складывались не всегда гладко.

Особенно перспективной ему представлялась попытка «по некоторым ‘итоговым данным выявить, как часты были столкновения между местным и русским населением в тот или иной отрезок времени» (7). Историки не обратили внимание на это предложение известного ученого. Исключив термин «завоевание» из своего словаря, они сами загнали себя в ловушку, пытаться выбраться из которой считалось довольно неприличным.

Последним «могиканином» в этом смысле долго оставался А. П. Уманский, употреблявший опальный термин еще много лет спустя после коренного изменения курса отечественной историографии (8). Он изучал весьма сомнительные, с точки зрения «добровольности присоединения», взаимоотношения русских и аборигенов Южной Сибири, причем резко осудил жестокие меры царского правительства против коренных сибиряков. Впрочем, даже ему пришлось отдать дань идеологической моде в предисловии к монографии о взаимоотношениях русских и телеутов, отказавшись на словах от идеи завоевания части Южной Сибири Россией с помощью войск (9).

Таким образом, преимущественное внимание к русской крестьянской колонизации привело к известному перекосу в отечественной историографии в сторону бесконфликтности «присоединения» Сибири к России. Порою случались даже весьма анекдотичные случаи.

Например, внимание некоторых исследователей к разноплановой деятельности военно-служилых людей за Уралом воспринималось остальными историками довольно прохладно, если не сказать подозрительно, ибо именно казаки в первую очередь являлись главным инструментом военного насилия. Робкие попытки Н. И. Никитина реабилитировать сибирских служилых людей привели к тому, что Н. А. Миненко вообще отказала им в праве на существование, сблизив их с крестьянами, лишь на том основании, что некоторая часть служилых людей вышла из крестьянства (10). Другие исследователи колонизации упорно пытались доказать, что крестьяне часто шли впереди военных отрядов, прокладывая им дорогу среди неприятелей (11).

Короче говоря, советские историки под видом органичного отвращения к насилию и к его носителям свернули со столбовой дороги развития историографии и принялись петлять по сторонам, пытаясь замести следы насилия Русского государства в Азиатской России, затушевать сложную историческую реальность, подменив одностороннюю концепцию «завоевания» не менее односторонней, выхолощенной концепцией «преимущественно добровольного присоединения», противоречащей идеям самого автора – В. И. Шункова.

Впрочем, этап советской историографии нельзя назвать бесплодным. Именно в это время заново сформировалось мощное направление в отечественной историографии – сибирское крестьяноведение, которое, в сущности, исследовало с разных точек зрения процесс земледельческого освоения Сибири.

Задача данной работы заключается отнюдь не в смене терминов или возвращении к старым азбучным истинам, наоборот гораздо интереснее на основании новых данных построить «более динамичную теорию колонизационного процесса с учетом огромного количества факторов, требующих адекватной интерпретации. Автор уже высказывал близкие идеи в собственной диссертации и публицистических работах, но до широкого их обсуждения и всесторонней критики специалистами руки пока не доходили (12). Надеюсь, что данная работа послужит толчком к дальнейшим исследованиям в области методологии колонизационного процесса за Уралом,

Оценка присоединения Сибири к России обычно сводится к выяснению роли насилия, часто делается вывод о том, что благородная миссия русских крестьян обеспечивала преимущественно мирный и бескровный характер присоединения. При этом не учитываются два важнейших момента.

Первый – присоединение и колонизация не тождественны друг другу. Политический акт – «присоединение» являлся лишь прелюдией дальнейшего заселения и освоения новых территорий.

Второе – отдельные части, и разные народы Сибири входили в состав России не одновременно.

Для того, чтобы получить объективную картину исторического процесса, именуемого «присоединением», необходимо абстрагироваться от второго акта драмы – собственно земледельческого или иного освоения и локализовать ее действие хронологически и территориально. Для примера мы попытаемся проанализировать военно-политическую историю региона Южной Сибири, где наблюдались различные модели вхождения новых земель в Российское государство.

На самом западе Сибири в Тоболо-Ишимеком междуречий присоединение новых земель, особенно в XVIII столетии, не сопровождалось насильственным захватом пастбищ у соседних кочевников киргиз-кайсаков (казахов), военно-инженерные средства использовались русским правительством вынужденно для присоединения временно пустующих земель. Движение :Ишимской линии на юг вынуждалось необходимостью защиты российских подданных от набегов воинственных кочевников, которые постоянно терроризировали пограничное население.

Кайсаки сдвинулись на свободные пастбища после откочевки ойратов (калмыков) на Волгу, они не являлись коренными жителями урало-сибирских степей, что признают даже добросовестные казахские историки (13). Новая граница между земледельцами и кочевниками сложилась вполне естественным путем. Некоторые военные специалисты в прошлом веке, например, полковник Генерального штаба Михаил Венюков, настаивали на том, что эта старая граница, существовавшая до «несчастливого приобретения Бирона» (принятия в подданство киргиз-кайсаков – А. О.) была «совершенно естественной…, лучше которой… у нас потом не было никогда» (14)

Новая Ишимская линия почти не затронула новых кочевий киргиз-кайсаков, не говоря о старых, находившихся южнее Кокчетавских гор и на Сыр-Дарье. Линия оформила прежние аморфные очертания границы между двумя народами, сохранившиеся до межевания в советское время, когда часть сибирских земель (например, Сибирского казачьего войска) отошла к Казахстану.

Любопытно, что большевики не первые пошли на уступки номадам. Известный либерализм и слабость, политика земельных уступок зародились гораздо раньше – еще в период императора Павла I, позволившего киргиз-кайсакам селиться на внутренней стороне уральских и сибирских линий. В XIX в. либералы всех мастей строчили пасквили на сибирских казаков и доклады императору, побуждая его отдать исконные казачьи земли в десятиверстной полосе степным соседям. Николай II не позволил перекраивать карту Сибири (15).

Иначе в составе России оказалась долина Иртыша. В начале XVIII в. здесь кочевали калмыки, которые пришли в Сибирь более века назад. Долгое присутствие калмыков оставило после себя материальные следы. На левом берегу Иртыша против Усть-Каменогорской крепости сохранялись развалины Аблакетского монастыря, где «фигуральные идолы», развешенные на проволоке, пугали посетителей буддийского капища. Возле Семипалатной крепости находились развалины семи кирпичных зданий (отчего крепость получила название). По сведениям казаков и служилых татар, здесь располагался один из административных центров бывшего Джунгарекого ханства. В районе Ямышевской крепости и в устье Бухтармы имелись другие джунгарские укрепления. (16).

В 1714 г. царь Петр I, введенный в заблуждение сибирским губернатором Матвеем Гагариным, который сообщил ему фантастические сведения о добыче в больших; масштабах песочного золота в глубине Джунгарии – в Восточном Туркестане возле города Яркенда, приказал отправить по Иртышу и через пески Средней Азии военные экспедиции для поиска и захвата месторождений драгоценных металлов.

Обеспечивая дипломатическую подготовку акции, первый русский император заранее лицемерно объявил джунгарскому контайше новость о том, что все земли, лежащие в верховьях великих сибирских рек Иртыша и Оби, исконно принадлежат России. Он назвал старинные джунгарские пастбища, на которые калмыки пришли более века назад «пустыми», где якобы им было позволено «из милости» кочевать, и приказал вернуть их хозяину (17). Джунгарский контайша неприятно удивился новостям из России, предприняв ответные меры.

Авантюра Петра и Гагарина закончилась трагически. Зимой 1715-1716 гг. погиб от голода и холода отряд подполковника Ивана Бухольца, окруженный джунгарами в Ямышевской крепости. Не вернулся из Хивинского похода и отряд князя Александра Бековича-Черкасского. Петр не смирился с обидным поражением от азиатских противников.

В 1716-1720 гг. русские военные отряды заложили да Иртыше пять крепостей. Опираясь на них, планировалось достигнуть заветной цели – Яркенда. Однако в 1720 г. экспансия России на юг по Иртышу была приостановлена на долгие годы возле озера Нор-Зайсан, где столкнулись вооруженные отряды соперников – с одной стороны батальон гвардии майора Ивана Лихарева, а с другой – армия под командованием наследника ханского престола, будущего знаменитого контайши Галдан-Церена (18).

В 1722 г. царь Петр попытался мирными средствами склонить контайшу принять подданство России, но безуспешно: Хотя программа-максимум (захват Яркенда и присоединение Джунгарии) была не выполнена, все же русское правительство решило другую важную стратегическую задачу – оно отторгло у Джунгарии всю долину Иртыша от устья Оми до Усть-Каменогорской крепости.

Сложность квалификации присоединения Обь-Иртышского междуречия, Барабы и Северного Алтая к России заключается в трудности фиксации здесь этнополитических границ и сфер влияния двух соседних держав.

К приходу русских многие народы, проживавшие к востоку от Иртыша, еще не сложились в единый этнос; они были раздроблены на отдельные роды (сеоки), подчинялись различным «владельцам», по-разному относились к русской экспансии, Официальные границы, естественно, отсутствовали, а границы родовых владений были размытыми; продолжалась и активная миграция аборигенов на новые земли.

Самое крупное и воинственное племя на Алтае – телеуты, в силу экономических и политических причин подчас меняло территорию кочевания, распадаясь на лекальные группировки, которые ориентировались «а разные силы- Россию или Джунгарию. Дестабилизирующее влияние на военно-политическую обстановку в Южной Сибири оказывали енисейские киргизы, действующие часто весьма независимо, подобно телеутам. Аналогично действовали и различные ойратские группировки, пока не сформировалось Джунгарское ханство. Его образование внесло некоторую ясность в запутанную ситуацию, облегчив работу будущим историкам.

Разобраться в этой сложной обстановке было трудно тогда, а тем более сейчас. Однако стремиться к этому необходимо. Что касается Кузнецкой земли, то, безусловно, до прихода сюда» русских местное население находилось «под политическим контролем более сильных кочевников-телеутов, енисейских киргизов, которые позже стали кыштымами джунгарекого контайши.

Проникнув вверх по Томи из Томска, русские сразу столкнулись с сопротивлением противников, объединившими усилия против опасного врага. Ойраты из торгоутско-дербетской группировки Хо-Урлюка быстро поставили кочевые силы под свой контроль, и к 1613 г. они уже уверенно верховодили союзными войсками, развернувшими массированные военные операции против Томска (19).

Кузнецкие татары, раздробленные, на отдельные сеоки, почти не пытались вести собственную политику, плетясь в фарватере сильнейшего, хотя их прямой интерес явно заключался в ослаблении обеих сторон – России и агрессивных степных кочевников, покушавшихся на их независимость. Однако многовековая сила инерции и инстинкт самосохранения подсказали некоторым сеокам иной путь, проверенный практикой – откуп пушниной и железом от врагов. Одна часть кузнецких татар продолжала опираться на воинственных кочевников, другие оказались мудрее.

Первой признала зависимость от России Абинекая волость во главе с князцом Базаяком, расположенная в устье Кондомы. О чем говорят воеводские наказы томским служилым людям, посланным «в Кузнецы» для сбора ясака. Им рекомендовалось строить временные острожки-фактории во владениях князца Базаяка, «что прямит (т. е. служит) государю». Старый вождь абинцев оказал немало ценных услуг русским, казакам. Он неоднократно спасал их.от гибели, информировал о замыслах противников, склонявших кузнецких татар к войне, посылал своих «улусных мужиков» за ясаком, давал провожатых, снабжал продовольствием и т, д.

Однако томская администрация почему-то не полностью доверяла своему новому союзнику. Однажды воеводы предложили ему переселиться в Томск, намереваясь, очевидно, держать его заложником, но мудрый князек отказался от подобной чести, мотивируя опасения за жизнь семьи (20).

Другие сеоки кузнецких татар присоединились к телеутам, киргизам и ойратам. Трудно сказать, насколько этот шаг был добровольным. Не исключено, что кузнецкие аборигены поддались давлению. С другой стороны, если Базаяк смог совершить смелый шаг и радикально поменять «владельца», то почему бы другим князькам не повторить его подвиг? Следовательно, они вовсе не стремились следовать за Базаяком. Сильные антирусские настроения среди кузнецких татар откровенно обнажились и в самом Абинском улусе после смерти князца абинцев Базаяка (если судить по исчезновению его имени из источников она произошла в 1612 г.).

Смерть авторитетного туземного вождя моментально привела к измене абинцев, которые отмежевались от России и присоединились к походу кочевых сил на Томск. С тех пор до строительства Кузнецкого острога абинцы неизменно оставались во враждебном лагере, отказываясь платить ясак в царскую казну. Измена абинцев поставила под вопрос присутствие России на Северном Алтае.

Как только опасность для Томска исчезла, его власти срочно отправили в Кузнецкую землю войска для жестокого наказания изменников. Сотник Иван Пущин и атаман Важен Константинов разгромили Абинскую волость, а на месте укрепленного городка абинцев соорудили деревяннный острожек. Затем казаки атаковали Сарышорский и Баштаков улусы. Каратели были остановлены объединенными силами телеутов, киргизов и ойратов, которые совместно с кузнецкими туземцами окружили острожек Пущина и держали его в осаде пять недель. С большим трудом казакам удалось разбить неприятелей в контратаке и прорваться в Томск, Вопреки мнению некоторых историков после рейда Пущина будущее Кузнецкого края оставалось туманным (21).

Отдельные «ближние волости», действительно, шертвовали (присягнули) царю, но другие отказались; ясак вообще регулярно никто не платил, сборщики ясака постоянно находились в опасности, влияние России в Кузнецком крае оставалось крайне слабым по сравнению с авторитетом ближайших соседей с Оби и Енисея. Русским отказывались подчиняться крупнейшие татарские сеоки – Тюлюберский, Абинский, Шорский, Сарышорский, Кивинский, Кобинский и др. (22).

В условиях полного господства кочевников на Северном Алтае сооружения Кузнецкого острога в 1618 г. на устье Кондомы явилось чрезвычайно смелым шагом, повернувшим историю в иное русло. Строительство острога четко продемонстрировало главное направление будущего удара русских войск. Стационарная русская крепость в глубине неприятельской «землицы» стала надежным оплотом московского царя, откуда очень медленно русское влияние распространилось на всех северных алтайцев.

Первые десять лет у местных русских властей едва хватало сил только для обороны ближайшей к острогу территории. О слабости позиции России на Северном Алтае свидетельствуют периодические отказы кузнецких татар, кумандинцев и алтайцев от уплаты ясака в царскую казну, что было равносильно отказу от русского подданства. (23).

Пока Россия собиралась с силами, джунгары также не теряли времени даром. После откочевки группировки Хо-Урлюка на Волгу контроль над Южной Сибирью взяли на себя оставшиеся ойраты во главе с чороским тайшой Хара-Хулой и его сыном Батуром. В 1736 году Батур принял титул хунтайджи (контайши) и стал правителем Джунгарского ханства – мощного по азиатским понятиям государства. Ему были вынуждены подчиниться телеуты и енисейские киргизы со своими кыштымами. Образование Джунгарского ханства явилось своеобразной гранью, разделяющей два периода.

В первом периоде военно-политическое соперничество за Кузнецкую землю (да и за Южную Сибирь) происходило между Россией и разными кочевыми группировками, а во втором – на пути России встала Джунгария, собравшая под свое крыло всю прежнюю кочевую рать. На правах хозяина телеутских и киргизских кыштымов джунгары продолжали собирать дань с северных алтайцев (часто пользуясь услугами прежних владельцев), вынашивая мечту о тотальной гегемонии в Южной Сибири. Те же самые желания одолевали и русское правительство, но, опасаясь большой войны, обе стороны до поры старались не провоцировать друг друга, не лезли откровенно «на рожон».

В 1640 г. Россия и Джунгария даже заключили своеобразный пакт о разграничении сфер влияния – договор о режиме двоеданчества. Часть аборигенов Сибири была вынуждена одновременно платить дань двум соседним державам. Более ста лет двоеданцами являлись почти все кузнецкие татары (за исключением Абинского и других сеоков, расположенных в низовьях Кондомы) и другие северные алтайцы. Весьма часто этот договор не соблюдался, особенно на рубеже XVII и XVIII вв., когда обе стороны активно мешали действиям сборщиков дани в двоеданчеоких волостях на Алтае и в Барабе.

Военно-политическое соперничество России и Джунгарии имело тяжелые последствия для обеих сторон и для аборигенов. Бесчисленные набеги ойратов и их кыштымов на русские деревни и ясачные волости серьезно тормозили развитие Томского, Красноярского и Кузнецкого уездов.

Во второй половине XVII в. Кузнецк выдержал три крупнейшие осады объединенных кочевых сил, а в первом десятилетии следующего столетия неприятельские войска еще дважды вторгались на территорию его уезда. В 1710 г. кочевники сожгли Бикатунский острог, где девять дней стойко оборонялись кузнецкие казаки, построившие новую крепость, в глубине спорных с Джунгарией территорий. (24). Количество мелких набегов вообще невозможно подсчитать.

Сибирские служилые люди жаловались в Сибирском Приказе, что «неприятельские люди» – телеуты, киргизы и ойраты приходят войной под Кузнецк (и другие пограничные города) ежегодно по многу раз.

Общие потери Кузнецкого уезда с 1690 по 1710 гг. составили 21345 рублей. (25). Для малочисленного, малопашенного уезда это была огромная сумма, сопоставимая с потерями целой страны в большой войне с сильным противником. Русские войска также не оставались в долгу, совершая ответные рейды в степь на кочевые улусы, жестоко истребляя неприятелей.

Кровопролитный конфликт полыхал в Южной Сибири до тех пор, пока джунгары не вывели из Минусинской котловины и с Алтая своих кыштымов-киргизов и телеутов, вынужденные уступить военно-инженерному наступлению России, которое направлялось из Томска и Кузнецка.

Строительство новых острогов (особенно на Оби) привело к ликвидации двойственного статуса спорных земель в Южной Сибири и закрепило их за одним хозяином – Российской империей. Военно-насильственный элемент в присоединении Обь-Иртышского междуречия и Северного Алтая заключается в том, что Россия успешно использовала силу для вытеснения Джунгарии из спорных районов и победы в ожесточенной борьбе за полную гегемонию в Южной Сибири, а также для подчинения различных групп аборигенного населения.

Таким образом, выше были рассмотрены три модели присоединения локальных районов. В первом случае русское правительство специально не прибегало к военному насилию, ограничившись «мягкими» военно-инженерными средствами для присоединения Тоболо-Ишимского междуречия. Кстати, аналогично произошло расширение русских владений на Горном Алтае в конце XVIII в.

Классическое военно-насильственное отторжение чужих территорий у независимого Джунгарского ханства произошло на Иртыше, где Россия действовала в откровенном силовом стиле.

Наконец, более сложный процесс протекал в Обь-Иртышском междуречий и на Северном Алтае, где фиксируются мирный и насильственный элементы с преобладанием последнего. Первый заключался в добровольном переходе в русское подданство отдельных групп аборигенов (томских татар, выезжих телеутов, абинцев и некоторых других сеоков кузнецких татар в низовьях Кондомы).

Однако именно военно-политическая деятельность русского правительства позволила закрепить за Россией большую часть спорных с Джунгарией территорий вместе с населением. Русским крестьянам никогда бы не удалось распахать пашни в плодородных степных и лесостепных районах Южной Сибири без поддержки армии и государства. Вероятно, в Сибири встречались и иные модели присоединения, которые нуждаются в специальном исследовании.

Итак, присоединение Сибири к России представляет собой чрезвычайно пеструю мозаику, в которой мирный и насильственный элементы создают разнообразную цветовую гамму со множеством оттенков. Подобная картина наблюдалась во многих странах Европы, Америки и Азии, где шло расширение и формирование многонациональных государств – мировая практика не знает исключений.

Искусственный исторический изоляционизм, помешанный на традиционном русском мессианстве, бесперспективен с любой стороны. Пришла пора более реалистично оценить некоторые аспекты региональной русской истории.

Однако данный вывод совершенно отвергает современные политические спекуляции, которые абсолютизируют одну из моделей присоединения с целью разжигания национализма и сепаратизма. История не может служить ни оправданием, ни обвинением для современных политиков, она абсолютно индифферентна к смешным амбициям людей, которые часто не склонны замечать сложные элементы реального мира, отдавая предпочтение идеальным конструкциям.

Холодное равнодушие прошлого не порок – оно проявление подлинной искренности и страстности, скрывающихся за теоретическими моделями и концепциями ученых, стремящихся не только глубже проникнуть в суть фундаментальных проблем, но и парализовать вулкан человеческих страстей посредством объективного анализа исторического процесса и извлечения из него практического положительного опыта, необходимого для возвращения к нормальной жизни общества.

ПРИМЕЧАНИЯ

1. См. Мирзоев В. Г. Историография Сибири. М, Т970, с. 3-386.

Он же. Историография Сибири. Кемерово, 19165, с. 3 -287.

Миненко Н. А. Историография Сибири. Новосибирск, 19;78, С: 3-81.

2. Признавая факт «завоевания», Бахрушин С. В., между прочим, еще в 1928; г. отметил, что советскую историографию уже не интересует последовательный ход военного продвижения, даже не военное продвижение само по себе», а «действующие силы мирного присоединения страны, завоевание не мечом, а трудом и культурой…». По его мнению, главная задача советской историографии заключается отныне в «изучении внутренних процессов колонизации». Бахрушин С. В. Задачи исторического изучения Сибири. //Научные труды. М, 1955, т. 3, ч. 2,-с. 260.

3. Шунков В. И. Очерки по истории земледелия Сибири. XVII в. М, 1956.

4. История Сибири. М.-Л., 1968, т. 2.

5. Шунков В. И. Основные проблемы изучения истории Сибири. //Вопросы аграрной истории России. М., 1974, с. 2,10-213.

6. Там же. Колесников А. Д. Русское население Западной Сибири в XVIII – начале XIX вв. Омск, 1973, с. 4-8.

7. Шунков В.. И. Некоторые проблемы истории Сибири. //Вопросы аграрной истории России. М., Ш74, с. 230-235.

8. Уманскнй А. П. Памятники культуры Алтая. Барнаул, 1959, с. 11.

9. Он же. Телеуты и русские в XVII-XVIII вв. Новосибирск, 1080, с. 3-4.

10. Никитин Н. И. Служилые люди в Западной Сибири XVII в. Новосибирск, 198В, с. 3-15.

11. Булыгин Ю. Н. Первые крестьяне на Алтае. Барнаул, 1974, с. 1′7.

12. Огурцов А. Ю. Военно-инженерная политика русского правительства в Западной Сибири в XVIII в. Свердловск, 1990, Автореферат канд. дисс, Он же, Русская экспансия за Уралом. //Сибирская газета, 19:90, декабрь, номер 48.

13. Васин В. Я. Казахстан в системе внешней политики России в первой половине XVIII в. //Россия и Казахские ханства в XV- XVIII вв. Алма-Ата, 1971, с. 68.

14. Венюков М. Опыт военного обозрения русских границ в Азии. СПб., 1873, с. 26.

15. Катанаев Г. Е. К вопросу о т. н. «земельных захватах» Сибирского казачьего войска. Омск, 18,98, с. 3..

16. Абрамов Н. Город Семипалатинск //Записки РГО. СПб., 18Ш, номер 1, с. 115 -116. Геннин В. И. Описание Уральских и Сибирских заводов. М., 1937, с. 625 -626, ЦГВИА, ф. 418, д 971, ф. 20. Оп. 1/47^;, д. 448, Л., Щ об.

17. Памятники сибирской истории. СПб., Г885, т. 2, с. 67.

18. Миллер Г. Ф. Известия о песошном золоте… //Ежемесячные переводы и сочинения к пользе и увеселению служащие. СПб., 1760,

янв.-февр.

19. Миллер Г. Ф. История Сибири. М.-Л., 1937, т. Г, с. 426, 428 – 430, 433 – 436, 441 -442 и др.

20. Там же, с. 421, 435.

21. Там же.

22. Там же, с. 442 – 444;.

23. Там же, с. 446, 1941, т. 2, с. 309, 370.

24. ГАОО, ф. 1, оп. 1, д. 196, л. 342.

25. ЦГАДА, ф. 214, оп. 5, д.